Когда умирает близкий человек, возможность похоронить его — важнейший ритуал, который испокон веков помогал людям преодолевать горе утраты. Война России против Украины лишила этого права многие семьи, оказавшиеся по разные стороны фронта — на территории, подконтрольной украинским властям, и на землях, оккупированных россиянами, пишет Русская служба Би-би-си.
Это перевод статьи Виктории Приседской. Оригинал можно прочитать на сайте Украинской службы Би-би-си.
Доехать до своих домов, расположенных в оккупированных городах и селах, большинство украинцев не могут — не только из-за активных боевых действий, но и из-за жесткой проверки на границе.
В результате их близких нередко хоронят практически чужие люди — соседи, знакомые.
Невозможность попрощаться с родным человеком, а иногда даже узнать точное место, где расположена могила, оставляет в душе близких покойного глубокую рану.
Еще более остро эта боль ощущается из-за полной неизвестности — абсолютного непонимания, — выдастся ли им хоть когда-нибудь шанс вновь побывать там, где теперь навсегда упокоились их родные.
Село, которого больше нет
«Я узнала о гибели сразу трех членов своей семьи — папы, бабушки и дедушки», — говорит Мария. Украинская служба Би-би-си изменила имя девушки ради ее безопасности, но у журналистов есть ее личные данные и подтверждения истории.
Это произошло в середине февраля, а погибли они в январе. Почти месяц Мария ничего не знала о судьбе своих близких.
Родом девушка из маленького села в Донецкой области, лежащей на линии фронта фактически с самого 2014 года. Сама она уже много лет живет в Киеве, но под Донецком оставались ее родители и бабушка с дедушкой.
Осенью 2024-го, после захвата Угледара, российские войска начали давить в направлении Курахово. Крошечное живописное село Марии, где до войны проживало менее тысячи человек, оказалось на пути планов Владимира Путина захватить всю Донецкую область.
Мария с тревогой наблюдала, как линия фронта начала быстро приближаться к дому ее родителей.
«Еще летом папа работал на огороде, что-то там сажал, даже работников нанял, чтобы помогали ему по хозяйству», — говорит девушка.
А уже с сентября начали пропадать связь, свет и вода. С тех пор Марии мало когда удавалось дозвониться отцу, но каждый раз она просила его переехать в более безопасное место.
Это были короткие разговоры, во время которых она слышала на заднем фоне грохот артиллерии.
«Ты радуешься, что папе удалось дозвониться — но как только кладешь трубку, понимаешь, что уже в следующую секунду его может не стать», — говорит девушка.
Мама Марии позже таки уехала, а отец все отказывался: в селе у него оставалась собственная 87-летняя мать, бабушка Марии, со своим мужем — оба глубокие старики. Отец объяснял, что те не выдержат переезда. А бабушка, которая в детстве пережила немецкую оккупацию, говорила: «Я немцев пересидела, и этих пересижу».
«Думаю, они просто не могли до конца осознать весь ужас, всю жестокость этой войны», — говорит Мария.
Потом прекратились даже эти короткие звонки — надвигалась российская армия. Какое-то время Мария с отцом посылали друг другу короткие СМС, но вскоре перестали доходить и они.
«Мне от этого было очень грустно, — вспоминает девушка. — Я представляла, как это — вокруг война, а ты куда-то пишешь, в пустоту, и не знаешь, тебя вообще кто-то слышит на той стороне или нет».
В декабре она узнала, что их семейный дом, в котором она выросла, разрушен. Позже Мария нашла его на видео с дронов, опубликованном в одном из российских пабликов.
Дом сильно выгорел, стоял без крова, с выбитыми окнами.
Отец вместе с соседом перебрался жить в подвал, обустроенный еще до начала российского наступления. Там он поставил печку, кое-какую мебель; был там и некоторый запас продовольствия — Мария надеялась, что там ему удастся продержаться.
Но ежедневно он выходил из укрытия, чтобы отнести матери — бабушке Марии, жившей на другой стороне села, — хлеб и другие продукты.
Во время одного из таких походов, как предполагает Мария, ее отца и ранило взрывом дрона.
Подробностей случившегося Мария до конца не знает. О смерти отца ей рассказал один из жителей села, которому удалось выбраться на оккупированные территории.
Девушка по крохам собирала информацию из рассказов знакомых, а также отрывочных сообщений в сельском чате. Многие соседи уехали еще до начала активных боев, и в селе оставались в основном одни старики.
Как рассказали Марии, получив ранение, ее отец смог добраться до дома, вошел в полуразрушенное здание, лег там на диван и умер. Похоронили его в огороде дома, где родители Марии выращивали розы.
Оттуда же, из сельского чата, девушка узнала, что чуть позже ее бабушка с дедушкой попытались пешком добраться до соседнего города — но погибли по дороге.
«Что именно произошло, я, наверное, никогда уже не узнаю наверняка. Но я могу только представить, что там должно было происходить, чтобы старики — а бабушка едва ходила — решились куда-то идти пешком», — говорит Мария.
Похоронить бабушку Марии и ее мужа смогли только полтора месяца спустя.
В середине января российская армия захватила Курахово, а к концу февраля было оккупировано и село, где выросла Мария.
На видео, обнаруженном в интернете, девушка пыталась рассмотреть, что от него осталось после прихода российской армии.
«Там каждый сантиметр земли выжжен, раздавлен, разбит. Чудо, что кому-то из людей вообще удалось там выжить», — говорит Мария.
Она думает о том, какими были последние дни ее родных. Что они ели? Где спали? Была ли у них горячая еда? Могли ли они хотя бы вскипятить чаю?
«Зима ж на дворе. Я когда об этом думаю, у меня сердце разрывается в клочья», — говорит Мария.
Особенно остро эта душевная боль чувствуется из-за невозможности полноценно оплакать своих родных, возложить цветы на могилы — или хотя бы просто узнать, где они — те могилы.
Мария говорит, что где-то в глубине души она по-прежнему не может по-настоящему поверить в то, что они погибли.
«Я никогда не думала, что похороны — такой важный ритуал, — говорит девушка. — Когда ты знаешь, что человек умер, и ты видишь это своими глазами. Тогда ты перестаешь „торговаться со Вселенной“ по поводу судьбы своих родных. Ты знаешь, что есть место, где они нашли покой. Ты знаешь, как это место выглядит. Оказывается, все это очень и очень важно».
Соседей, которые оставались в селе, вывезли на оккупированную территорию российские волонтеры. Вернуться сейчас не может никто: село заминировано, а совсем неподалеку продолжаются ожесточенные бои.
Само село, где росла Мария, было таким крохотным, что на некоторых картах его даже не обозначали. Теперь его и в реальности фактически нет.
Нет ни родительского сада, где росли яблоки и персики, ни обустроенного мамой пруда с цветущими на нем кувшинками, ни розовых плантаций — крошечного семейного бизнеса, который кормил родителей девушки.
«Там было так красиво, розы до горизонта… Все это просто растоптали, как будто бы жизни моих родителей, моей бабушки вообще ничего не стоили», — говорит девушка.
Разделенные
Сколько украинцев остается сейчас на оккупированных Россией территориях, подсчитать сложно.
Последняя цифра, которую называли украинские власти в июне прошлого года, — порядка 6 млн человек. Центр экономической стратегии в прошлом году оценивал их количество примерно в 5 млн.
По данным правозащитников, в 2024 году с оккупированных территорий выехали более 800 тыс. украинцев. Есть и те, кто впоследствии вернулся. Би-би-си известно о таких случаях, но сколько-нибудь достоверной статистики по этому поводу тоже нет.
После того как в 2014 году власть на значительной части Донецкой и Луганской областей захватили пророссийские боевики, «линия соприкосновения» разделила многие украинские семьи. За следующее десятилетие она превратилась в пропасть.
Еще во время пандемии коронавируса проезд через пункты пропуска со стороны Украины заблокировало руководство самопровозглашенных республик ДНР и ЛНР.
Те, кому нужно было попасть на подконтрольную Киеву территорию, ехали через Россию, дважды пересекая «границы» — сначала между ДНР и РФ в Ростовской области, а затем между РФ и Украиной — в Харьковской или Сумской.
А в 2022 году, с началом полномасштабного российского вторжения, линия разграничения превратилась в настоящую линию фронта. Теперь единственный путь с оккупированного Востока в подконтрольные Украине города пролегал через Россию, страны Балтии и Польшу, превратившись в многодневное испытание.
Впрочем, с октября 2023 года российские власти ограничили и эту возможность. Сейчас единственный способ для украинцев добраться до своих домов в Донецке, Мариуполе, Бердянске и других оккупированных городах — через аэропорт Шереметьево.
Для этого они должны сначала добраться до Беларуси и там сесть на самолет в Москву или прилететь из других аэропортов, из которых есть прямые регулярные рейсы в Шереметьево. Там все граждане Украины в обязательном порядке проходят фильтрацию.
Это правило касается тех, у кого на руках только паспорт гражданина Украины, пояснили Би-би-си в общественной организации «КрымSOS». Если у человека есть еще и российский паспорт (Россия проводит на оккупированных территориях принудительную паспортизацию), то он едет, как ему удобно, однако и к таким путешественникам также применяют фильтрационные мероприятия.
«Любой въезд на временно оккупированные территории — это как игра в рулетку: пропустят — или не пропустят; арестуют — или не арестуют», — говорят правозащитники.
Шереметьево
Чтобы решиться на это путешествие — крайне непростое физически, совсем недешевое и достаточно опасное, — у человека должна быть какая-то очень веская причина.
У Светланы такая причина была. Имя женщины и некоторые ее персональные данные журналисты изменили ради ее безопасности. Украинская служба Би-би-си имеет подтверждение ее личности.
Прошлой осенью внезапно скончался ее муж, с которым она прожила всю жизнь, воспитала детей и дождалась внуков.
Это произошло в их квартире в Луганске. После 2014 года Светлана переехала в Киев, где жили их дети, а муж остался, не захотев уезжать из дома, где прожил столько лет. Светлана время от времени приезжала к нему в оккупированный Луганск, пока дорога не стала слишком сложной.
Когда началась полномасштабная война, Светлана находилась в Чехии. Там уже несколько лет жила дочь, и она приехала помочь ей с внуками.
В какой-то момент муж перестал отвечать на звонки Светланы, и они с дочерью забили тревогу. Родственников или близких знакомых в Луганске у них не осталось. Попасть в квартиру удалось соседу только на следующий день. Он же помог организовать и похороны, на которых не было никого из близких Светланы и ее мужа.
Разбитая горем, Светлана стала узнавать, как ей попасть в Луганск. Она читала групповые чаты в Telegram, где люди рассказывали о своем опыте и о фильтрации в московском аэропорту. Многих из них развернули на границе.
В одном из таких чатов, который изучила Би-би-си и который так и называется «Отказники Шереметьево», состоит более 20 тыс. участников. Между собой они обсуждают дорогу, проверки в аэропорту российскими службами безопасности, а главное — насколько велики шансы пройти «фильтрацию» и попасть в свой дом или к родственникам, живущим на оккупированных территориях.
Через несколько недель после смерти мужа Светлана отважилась на поездку. Дочь помогла ей с покупкой билетов, ведь одной пенсии Светлане на такую поездку бы точно не хватило.
На дорогу в Шереметьево у женщины ушло почти три дня — сначала она доехала до Вильнюса; переночевав там, отправилась автобусом в Минск, где снова осталась на ночь — ведь самолет в Москву был только с утра.
В аэропорту Шереметьево у Светланы и нескольких ее попутчиков, которые также должны были проходить фильтрацию, сразу сняли отпечатки пальцев, проверили паспорта и сказали ждать.
Вместе со Светланой результатов проверки ждали и другие люди: кто-то ехал в Мариуполь, кто-то в Бердянск. Были и женщины с детьми, и очень пожилые люди, был даже кто-то передвигавшийся в инвалидной коляске.
В какой-то момент у Светланы забрали телефон и планшет, попросив пароли от них и от аккаунтов в соцсетях. Когда Светлану наконец-то вызвали на допрос, девайсы ей вернули — с наклеенной на них зеленой бумажкой.
«Я подумала, это значит, что в них ничего (подозрительного. — Ред.) не нашли», — говорит Светлана.
По ее словам, соцсетями она пользуется редко, была подписана на нескольких блогеров, но специально отписалась от них перед поездкой.
Разговор Светланы с сотрудником ФСБ продолжался около 40 минут.
Он спрашивал про всю ее жизнь — где училась, кем работала в Луганске; спрашивал, почему она переехала в Киев в 2014 году.
Были вопросы и о ее жизни за границей, а также о детях, сотрудник записал все их данные и контакты.
«Я волновалась, но говорила все честно, ничего не скрывала», — говорит женщина.
Когда разговор закончился, Светлана была уверена, что ее пропустят. «Я же сказала, что там умер мой муж, потому и еду», — объясняет она.
Спустя какое-то время ее пригласили в другой кабинет, взяли мазок изо рта, повторно сняли отпечатки пальцев и попросили поставить подпись на каком-то документе. После чего, вызвав в другую комнату, ей объявили, что въезд на территорию России ей запрещен.
«Я была в панике, спрашивала почему — но никто мне ничего не объяснил», — вспоминает Светлана.
Паспорт ей отдали уже при посадке на обратный рейс в Минск.
Как выяснила Светлана позже, во въезде ей было отказано на основании статьи об угрозе безопасности Российской Федерации. Так что действовать этот запрет будет до самого завершения «специальной военной операции», как продолжают называть войну в Украине российские власти.
По данным российской пограничной службы на апрель этого года, с начала действия в октябре 2023-го режима фильтрации (то есть за полтора года) в Шереметьево прибыли более 135 тысяч граждан Украины.
Сотрудники российской Федеральной службы безопасности регулярно отчитываются в СМИ о том, что во время фильтрации они «обнаруживают опасных граждан Украины».
По словам российских силовиков, в телефонах и ноутбуках украинцев выявляли «посты в поддержку боевиков киевского режима, оскорбительные высказывания в адрес российской армии и фотографии Адольфа Гитлера».
В телеграм-чате «Отказники Шереметьево» есть немало историй о том, как люди пытались приехать на похороны родственников или проститься с умирающим близким человеком, но во въезде им было отказано.
Другие участники группы объясняют — нет никаких «гуманитарных причин», по которым того или иного человека могут пропустить, единственное условие — успешное прохождение фильтрации.
Как можно предположить из многих комментариев в чате, во время проверки документов важно продемонстрировать лояльность российским властям.
Граждан Украины спрашивают об их отношении к войне, которую Россия ведет на их территории, убивая их соотечественников. Некоторых просят на камеру порвать свой украинский паспорт.
Только с российским паспортом
Украинские правозащитники рассказывают, что похороны на оккупированных территориях фактически стали еще одним инструментом давления на жителей, применяемого оккупационной администрацией.
Похоронить человека фактически невозможно без российского паспорта, объяснил Би-би-си основатель Восточной правозащитной группы Павел Лысянский.
По его словам, паспорт гражданина Российской Федерации необходим буквально для всего — чтобы получить место на кладбище, выкопать могилу, оплатить другие ритуальные услуги.
«Без паспорта ты даже не можешь получить в морге тело умершего, а российские морги хранят тела семь дней, а затем утилизируют», — утверждает правозащитник. По уважительным причинам этот срок могут продлить до 14 дней, но если тело не забрали и за две недели, его объявляют «невостребованным» и передают на погребение за счет государства.
Правозащитница Вера Ястребова также обращает внимание на «совершенно непосильную» для семей стоимость похорон в Донецке.
Чтобы похоронить человека, необходимо заключить договор с компанией-монополистом, предлагающей ритуальные услуги. По ее словам, стоимость погребения может доходить до 80 тыс. руб. (более 40 тыс. грн.), а государственная компенсация составляет только порядка 4,5 тыс. гривен (в рублевом эквиваленте) — и даже для ее получения необходим российский паспорт.
На днях Верховная рада Украины приняла закон о множественном гражданстве, один из пунктов которого может затронуть жителей оккупированных территорий.
Закон, который должен подписать президент и который может вступить в силу через шесть месяцев, позволит украинцам иметь паспорта нескольких стран — за исключением тех, у кого есть российское гражданство.
По мнению правозащитников, это создает проблему для жителей оккупированных территорий, согласившихся на получение российского паспорта по принуждению, ведь теперь они рискуют потерять гражданство Украины.
В то же время в правительстве подчеркивают, что основания для потери украинского гражданства в законе четко прописаны — и будут касаться только людей, в отношении которых есть однозначные доказательства деятельности против национальной безопасности и интересов Украины. К таким относятся участие в войне против Украины или работа в оккупационной администрации на захваченных РФ территориях, а также вынесенные судебные приговоры за преступления против Украины.
Правозащитник Лысянский также обращает внимание на то, что паспортизацию Россия использует для оправдания своей военной агрессии.
«Они начали раздавать паспорта на Донбассе еще до полномасштабного вторжения, а потом заявили, что там живут миллионы их граждан, — говорит он. — Так было в Абхазии, в Приднестровье, а затем в Украине. То есть это определенный алгоритм действий».
В то же время правозащитные организации помогают родственникам скончавшихся на оккупированных территориях граждан получить украинские свидетельства о смерти.
Для этого нужно через суд установить факт смерти человека.
«Мы собираем максимальное количество документов для суда — свидетельство о смерти, выданное администрацией оккупированных территорий, медицинскую справку о смерти, справку о захоронении, иногда даже фото могилы», — рассказывает Украинской службе Би-би-си юрист ОО «КрымSOS».
Решение суда получить не так просто, потому что некоторые судьи требуют оригиналы документов или чтобы паспорт не был просрочен, хотя в условиях военного положения это не обязательно, говорит юрист.
В реестре судебных решений Украины таких дел десятки тысяч — ведь часть украинских территорий фактически находится в оккупации уже более 11 лет.
«Это очень тяжело для людей, — говорит юрист „КрымSOS“. — Когда родственники на подконтрольной [украинским властям] территории, а умершие — чаще всего это родители — на оккупированной».
«Человек не может туда добраться, не может попрощаться со своими близкими. Их хоронят чужие люди, соседи, знакомые. Это очень больно».
…
Мария надеется, что когда-нибудь ей удастся доехать до своего села, найти там могилы папы и бабушки с дедушкой, возложить к ним цветы и попрощаться с ними как следует.
А заодно попрощаться и с местом, с которым связано большинство ее детских воспоминаний.
«Если этого не произойдет, это будет рана, которая не заживет никогда, — говорит Мария. — В этой истории поставить для себя точку просто необходимо».
Засушенные розы из сада родителей лежат у нее в ящике.